"При демократическом управлении согласно желаниям большинства был бы остановлен прогресс, так как прогрессивное начало сосредоточено в небольшом количестве людей… "
"Коммунизм — это общество, где население немедленно и с наслаждением исполняет все предписания партии и правительства"
Они были элитой огромной страны в эпоху ее исторического шанса. Но именно их «технократизм» и «элитаризм» вступили в противоречие сначала с авторитаризмом партийной номенклатуры (и проиграли), а потом, в 1993-м, с реальными желаниями масс (и тоже проиграли). Мечта в очередной раз не выдержала столкновения с реальностью.
После сталинских репрессий, когда без опасности для своей жизни и свободы близкими друзьями можно было считать всего несколько человек, дружеские компании времен оттепели были поистине огромными — по 40–50 человек. При всех внутренних разногласиях и противоречиях общество было очень консолидированным: все общались со всеми, и даже Хрущев спорил с деятелями культуры, а те ему отвечали.
Самым мощным ударом по этому стилю жизни и по самому режиму стал разгром Пражской весны. Советская интеллигенция была вынуждена как-то соотнестись с этим событием, занять какую-то позицию по отношению к нему. И тут выяснилось, что единой позиции у нее нет.
Ввод советских войск в Чехословакию, которая занимала тогда первое место в мире по числу коммунистов на тысячу жителей, консолидировал ряды диссидентов-западников вроде Андрея Амальрика, Натальи Горбаневской или Ларисы Богораз. Марксисты-романтики вроде Александра Зиновьева и Роя Медведева утверждали, что руководство партии отклонилось от «подлинных» Маркса и Ленина. Националисты-почвенники вроде Игоря Шафаревича и Александра Солженицына выступили не только против марксизма, но и вообще против всего модернизационного западнического проекта.
Утопия разложилась на официозный коллективизм и разные формы нелегального индивидуализма, более или менее радикального. Уже в начале 80-х во всех вузах страны на занятиях по истории КПСС читалась особая лекция, которая объясняла, почему, в силу каких «субъективных и объективных» причин коммунизм так и не был построен в намеченный срок. Острой, почти аллергической реакцией на этот недостроенный коммунизм стал тотальный индивидуализм 90-х, который принял вовсе не те утопические формы свободы творчества, о которых мечтали шестидесятники.
Правление в утопии 60-х опиралось на народ, но править должны были культурно и научно оснащенные прогрессоры. С гибелью идеи прогресса возник ложный выбор между властью толпы и сильной рукой
«При демократическом управлении согласно желаниям большинства был бы остановлен прогресс, так как прогрессивное начало сосредоточено в небольшом количестве людей… Поэтому демократический принцип управления людьми только тогда и действует, когда он связан с обманом одних другими». Этот афоризм нобелевского лауреата Петра Капицы образца 1960 года здорово иллюстрирует демократическую утопию 60-х — ее логическую оснащенность, иронию, а также необходимость непротиворечивого соединения «власти народа» и «власти знающих».
На определенных направлениях прогресс, прямо по Капице, и был остановлен демократическим путем — в перестройку. Почему?
— Никита [Хрущев], выпив, стал в очень резкой форме обвинять писателей в том, что они плохо помогают партии в строительстве коммунизма. А когда Маргарита Алигер попробовала с ним не согласиться, он, потеряв всякий контроль над собой, орал как резаный: «Вы вообще не понимаете, в каком положении страна. Мы селедку на золото покупаем, а вы тут пишете. Что вы пишете?» — вспоминает Игорь Кваша.
Но на самом деле 1963 год, когда интеллигенция начала опасаться возвращения к сталинизму, был временем, когда государство было еще близко к народу, а страна не была еще «этой страной».
— Это был такой розовый период отношений с властью, — вспоминает Александр Митта. — Нам нужно было показать и народу, и власти, что мы делаем жизненно важные вещи.
— До 1964 года я жил в семье руководителя государства, и у нас были постоянные разговоры о политике, — говорит Сергей Хрущев, сын тогдашнего генсека. — Реформы подразумевали демократизацию экономики и политической жизни. Не сама собой появилась относительная свобода волеизъявления, относительная, но немыслимая еще в сталинское время… Люди жили своей жизнью, но без реформации этого всплеска никогда бы не произошло.
С ним не соглашается Марлен Хуциев:
— На самом деле оттепель началась раньше, сразу после смерти Сталина, еще до XX съезда. А когда этот съезд проходил, я уже снимал «Весну на Заречной улице». Это потом оттепель стали приписывать Хрущеву.
СССР к началу хрущевской оттепели имел большой потенциал, накопленный внутренней энергетикой и свободой малых групп, семинаров, кружков, причем не только в физике, инженерии, литературе, но даже в социальных науках (Московский методологический кружок работал на философском факультете МГУ уже с 1952 года). И поэтические чтения в Политехническом музее, и семинары у Ландау, и обсуждения продвинутой логики на примере «Капитала» Маркса были связаны общей стилистикой и общей утопией. Ее можно назвать «демократической», но сутью была не просто свобода мнений, а свобода обоснованного творческого высказывания. За глупость и бесталанность можно было получить, и очень жестко.
И разве не могут политические обсуждения и управленческие решения быть организованы столь же свободно, научно и эффективно, как математический или философский семинар? Ничто, казалось, не мешало двигаться в этом направлении. Но…
«Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас. <…> И если для нас коммунизм — это мир свободы и творчества, то для них коммунизм — это общество, где население немедленно и с наслаждением исполняет все предписания партии и правительства» — так описывал Борис Стругацкий контекст создания «Трудно быть богом». В 1963 году, когда романы Стругацких публиковались почти без цензуры, едва ли не ключевыми героями стали прогрессоры, агенты коммунизма на планете, где правит дикое Средневековье. Это можно понять и как обсуждение роли интеллигенции в СССР: насколько можно вмешиваться в дела дикарей, чтобы не навредить, а помочь им постепенно двигаться к прогрессу?
Когда же в конце 60-х выяснилось, что СССР не экспериментальное государство, строящее коммунизм, а просто империя безо всяких высоких целей, интеллигенция ушла во внутреннюю эмиграцию.
«Если выпало в Империи родиться, // Лучше жить в глухой провинции у моря», — писал Иосиф Бродский.
Впрочем, в разочаровании в СССР «агрессивность» империи сыграла, возможно, не большую роль, чем другой фактор: партийная элита перешла в стадию затвердевания и уже сама не хотела строить коммунизм, и уж точно никого не пускала «наверх». Были отменены сталинские нормы кадровой ротации — в высших органах партии на 1/4 и в областных и районных на 1/3. Тем самым были созданы условия для застоя 70–80-х и формирования класса партийно-советской бюрократии — номенклатуры. Войти во власть технократам становилось все сложнее, да и в науке и в культуре прекращались ротация и движение. Как в анекдоте про Шостаковича из книги Михаила Ардова: «Во время войны Дмитрий Дмитриевич был в Куйбышеве, там он увидел и запомнил такое замечательное объявление: “С 1 октября открытая столовая здесь закрывается. Здесь открывается закрытая столовая”». С 70-х годов СССР начал становиться «закрытой столовой».
Те союзы, которые иногда складывались у шестидесятников с номенклатурой в последующие годы, оказывались трагическими. Участники V съезда Союза кинематографистов, который состоялся 13 мая 1986 года, впоследствии извинялись за революционное свержение «ретроградов» и классиков советского кино Льва Кулиджанова и Сергея Бондарчука. А авторы письма в поддержку Ельцина в октябре 1993-го впоследствии вряд ли могли гордиться стилем и содержанием этого послания, оправдывавшего расстрел Белого дома: «Слава Богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом». С началом же первой чеченской войны смысл диссидентства снова стал советским: шестидесятники порвали с властью навсегда.
Источник: www.rusrep.ru
Судьба России в XXI веке
Блог создан после выборов в декабре 2011 года, которые, по мнению наблюдателей, были сфальсифицированы.
Народ возмутился столь явным обманом и вышел на митинги. Авторы публикаций в этом блоге журналист Александр Сазанов, интеллигент Леонид Романков, политик Павел Цыпленков, общественник Юрий Вдовин, петербургский адвокат Сергей Егоров, культуролог Сергей Басов, философ Лев Семашко в те тревожные дни критиковали фальсификацию выборов.
Каким государством станет Россия в 21 веке: монархия, деспотия, олигархия, демократия, анархия или, может быть, гуманизм?
Депутаты Ленсовета 21 созыва и сегодня озабоченно следят за судьбой России, помещают в настоящем сетевом журнале свои статьи, наблюдения, предложения, заметки, ссылки на интересные сообщения в Интернете, газетные вырезки.
Судьба революционных реформ в книге
The Fate of Russia in XXI Century
What kind of state will become Russia in the 21st century: monarchy, oligarchy, democracy, despoteia, anarchy or, perhaps, clericalism?
Petersburg politics convocation (powers from 1990 to 1993) today preoccupied follow the fate of Russia, publish in this online journal his press clippings, articles, links to interesting posts on the Internet, observation, Offers, Notes.
Blog launched after the election in December 2011, which, according to lost parties were rigged.
The people protested so obvious fraud and went Square in Moscow and St. Petersburg. Deputies of in while made declarations.
The fate of the revolutionary reforms in the book
Петр Капица
Борис Стругацкий
Утопия 60
Почему великое поколение шестидесятников проиграло и коммунизм, и демократию, вспоминают Григорий Тарасевич, Юлия Идлис, Виталий Лейбин, Алексей Торгашев, Руслан Хестанов в журнале "Русский репортер".Они были элитой огромной страны в эпоху ее исторического шанса. Но именно их «технократизм» и «элитаризм» вступили в противоречие сначала с авторитаризмом партийной номенклатуры (и проиграли), а потом, в 1993-м, с реальными желаниями масс (и тоже проиграли). Мечта в очередной раз не выдержала столкновения с реальностью.
После сталинских репрессий, когда без опасности для своей жизни и свободы близкими друзьями можно было считать всего несколько человек, дружеские компании времен оттепели были поистине огромными — по 40–50 человек. При всех внутренних разногласиях и противоречиях общество было очень консолидированным: все общались со всеми, и даже Хрущев спорил с деятелями культуры, а те ему отвечали.
 |
| В ночь с 20 на 21 августа 1968 года советские танки вошли в Прагу |
Самым мощным ударом по этому стилю жизни и по самому режиму стал разгром Пражской весны. Советская интеллигенция была вынуждена как-то соотнестись с этим событием, занять какую-то позицию по отношению к нему. И тут выяснилось, что единой позиции у нее нет.
Ввод советских войск в Чехословакию, которая занимала тогда первое место в мире по числу коммунистов на тысячу жителей, консолидировал ряды диссидентов-западников вроде Андрея Амальрика, Натальи Горбаневской или Ларисы Богораз. Марксисты-романтики вроде Александра Зиновьева и Роя Медведева утверждали, что руководство партии отклонилось от «подлинных» Маркса и Ленина. Националисты-почвенники вроде Игоря Шафаревича и Александра Солженицына выступили не только против марксизма, но и вообще против всего модернизационного западнического проекта.
Правление в утопии 60-х опиралось на народ, но править должны были культурно и научно оснащенные прогрессоры. С гибелью идеи прогресса возник ложный выбор между властью толпы и сильной рукой
«При демократическом управлении согласно желаниям большинства был бы остановлен прогресс, так как прогрессивное начало сосредоточено в небольшом количестве людей… Поэтому демократический принцип управления людьми только тогда и действует, когда он связан с обманом одних другими». Этот афоризм нобелевского лауреата Петра Капицы образца 1960 года здорово иллюстрирует демократическую утопию 60-х — ее логическую оснащенность, иронию, а также необходимость непротиворечивого соединения «власти народа» и «власти знающих».
На определенных направлениях прогресс, прямо по Капице, и был остановлен демократическим путем — в перестройку. Почему?
— Никита [Хрущев], выпив, стал в очень резкой форме обвинять писателей в том, что они плохо помогают партии в строительстве коммунизма. А когда Маргарита Алигер попробовала с ним не согласиться, он, потеряв всякий контроль над собой, орал как резаный: «Вы вообще не понимаете, в каком положении страна. Мы селедку на золото покупаем, а вы тут пишете. Что вы пишете?» — вспоминает Игорь Кваша.
Но на самом деле 1963 год, когда интеллигенция начала опасаться возвращения к сталинизму, был временем, когда государство было еще близко к народу, а страна не была еще «этой страной».
— Это был такой розовый период отношений с властью, — вспоминает Александр Митта. — Нам нужно было показать и народу, и власти, что мы делаем жизненно важные вещи.
— До 1964 года я жил в семье руководителя государства, и у нас были постоянные разговоры о политике, — говорит Сергей Хрущев, сын тогдашнего генсека. — Реформы подразумевали демократизацию экономики и политической жизни. Не сама собой появилась относительная свобода волеизъявления, относительная, но немыслимая еще в сталинское время… Люди жили своей жизнью, но без реформации этого всплеска никогда бы не произошло.
С ним не соглашается Марлен Хуциев:
— На самом деле оттепель началась раньше, сразу после смерти Сталина, еще до XX съезда. А когда этот съезд проходил, я уже снимал «Весну на Заречной улице». Это потом оттепель стали приписывать Хрущеву.
СССР к началу хрущевской оттепели имел большой потенциал, накопленный внутренней энергетикой и свободой малых групп, семинаров, кружков, причем не только в физике, инженерии, литературе, но даже в социальных науках (Московский методологический кружок работал на философском факультете МГУ уже с 1952 года). И поэтические чтения в Политехническом музее, и семинары у Ландау, и обсуждения продвинутой логики на примере «Капитала» Маркса были связаны общей стилистикой и общей утопией. Ее можно назвать «демократической», но сутью была не просто свобода мнений, а свобода обоснованного творческого высказывания. За глупость и бесталанность можно было получить, и очень жестко.
И разве не могут политические обсуждения и управленческие решения быть организованы столь же свободно, научно и эффективно, как математический или философский семинар? Ничто, казалось, не мешало двигаться в этом направлении. Но…
«Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас. <…> И если для нас коммунизм — это мир свободы и творчества, то для них коммунизм — это общество, где население немедленно и с наслаждением исполняет все предписания партии и правительства» — так описывал Борис Стругацкий контекст создания «Трудно быть богом». В 1963 году, когда романы Стругацких публиковались почти без цензуры, едва ли не ключевыми героями стали прогрессоры, агенты коммунизма на планете, где правит дикое Средневековье. Это можно понять и как обсуждение роли интеллигенции в СССР: насколько можно вмешиваться в дела дикарей, чтобы не навредить, а помочь им постепенно двигаться к прогрессу?
Когда же в конце 60-х выяснилось, что СССР не экспериментальное государство, строящее коммунизм, а просто империя безо всяких высоких целей, интеллигенция ушла во внутреннюю эмиграцию.
«Если выпало в Империи родиться, // Лучше жить в глухой провинции у моря», — писал Иосиф Бродский.
Впрочем, в разочаровании в СССР «агрессивность» империи сыграла, возможно, не большую роль, чем другой фактор: партийная элита перешла в стадию затвердевания и уже сама не хотела строить коммунизм, и уж точно никого не пускала «наверх». Были отменены сталинские нормы кадровой ротации — в высших органах партии на 1/4 и в областных и районных на 1/3. Тем самым были созданы условия для застоя 70–80-х и формирования класса партийно-советской бюрократии — номенклатуры. Войти во власть технократам становилось все сложнее, да и в науке и в культуре прекращались ротация и движение. Как в анекдоте про Шостаковича из книги Михаила Ардова: «Во время войны Дмитрий Дмитриевич был в Куйбышеве, там он увидел и запомнил такое замечательное объявление: “С 1 октября открытая столовая здесь закрывается. Здесь открывается закрытая столовая”». С 70-х годов СССР начал становиться «закрытой столовой».
Те союзы, которые иногда складывались у шестидесятников с номенклатурой в последующие годы, оказывались трагическими. Участники V съезда Союза кинематографистов, который состоялся 13 мая 1986 года, впоследствии извинялись за революционное свержение «ретроградов» и классиков советского кино Льва Кулиджанова и Сергея Бондарчука. А авторы письма в поддержку Ельцина в октябре 1993-го впоследствии вряд ли могли гордиться стилем и содержанием этого послания, оправдывавшего расстрел Белого дома: «Слава Богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом». С началом же первой чеченской войны смысл диссидентства снова стал советским: шестидесятники порвали с властью навсегда.
Источник: www.rusrep.ru
Судьба России в XXI веке
История создания сетевого журнала.
Блог создан после выборов в декабре 2011 года, которые, по мнению наблюдателей, были сфальсифицированы.Народ возмутился столь явным обманом и вышел на митинги. Авторы публикаций в этом блоге журналист Александр Сазанов, интеллигент Леонид Романков, политик Павел Цыпленков, общественник Юрий Вдовин, петербургский адвокат Сергей Егоров, культуролог Сергей Басов, философ Лев Семашко в те тревожные дни критиковали фальсификацию выборов.
Каким государством станет Россия в 21 веке: монархия, деспотия, олигархия, демократия, анархия или, может быть, гуманизм?
Депутаты Ленсовета 21 созыва и сегодня озабоченно следят за судьбой России, помещают в настоящем сетевом журнале свои статьи, наблюдения, предложения, заметки, ссылки на интересные сообщения в Интернете, газетные вырезки.
На страницах этого блога вы найдете интересные статьи:
- Павел Цыпленков. Конец истории советской власти.
- Сергей Егоров. Где место для религиозной идеи.
- Сергей Басов. Альтернативная избирательная философия.
- Юрий Вдовин. Комичное величие, ведущее к бедам и трагедиям.
- Лев Семашко. Религиозная гармония.
Судьба революционных реформ в книге
«Колбасно-демократическая революция в России. 1989-1993»
The Fate of Russia in XXI Century
History of the online journal.
What kind of state will become Russia in the 21st century: monarchy, oligarchy, democracy, despoteia, anarchy or, perhaps, clericalism?
Petersburg politics convocation (powers from 1990 to 1993) today preoccupied follow the fate of Russia, publish in this online journal his press clippings, articles, links to interesting posts on the Internet, observation, Offers, Notes.
Blog launched after the election in December 2011, which, according to lost parties were rigged.
The people protested so obvious fraud and went Square in Moscow and St. Petersburg. Deputies of in while made declarations.
On the pages of this Blog you will find interesting articles:
- P.Tsyplenkov. Fatherland and Freedom. Acquired and lost.
- S.Basov. The Constitution of a human.
- A.Sazanov. Editorial. TV manure.
- Yu.Vdovin. Savagery - the latest twist in the history of Russia?.
- S.Egorov. Constitution for the Ivory Coast.
- L.Semashko. Vladimir Putin - a historical reformer of the 21st century.
Комментариев нет :
Отправить комментарий